– Правым крепи помалу! – истошно взревел кормчий, понимая, что одним лишь кормилом ему курс не удержать.
Но поздно. Корабль уже развернуло мимо «Северного Змея». И самого кормчего больше не защищал от стрелы высокий корабельный нос. А воин, который был поставлен прикрывать кормчего от стрел и копий, замешкался.
А вот Вихорек – нет. Он не сумел бы вскрыть драконью чешую, как это сделал Бури. Но с пятидесяти шагов попасть в голову врагу он мог бы даже с раскачивающейся палубы в плохую погоду. А сейчас погода была идеальная.
Стрела ударила свейского кормчего в лицо. Быстрая смерть. Но даже мертвый кормчий не выпустил правила, повис на нем, выворачивая драккар вправо. Весла гребцов по правому борту тоже уперлись в воду и надолго, поскольку никто не отменил последней команды кормчего. Свейский дренг рядом с ним увидел, что старший убит… И растерялся.
Результат: драккар развернулся и встал к «Северному Змею» теперь уже левым бортом. То есть совсем встал. И продолжал погружаться.
Свеи завопили. Многие начали поспешно избавляться от броней. Кто-то даже успел…
Не спасло. Вихорек и Заря били на выбор. Между драккарами было около ста локтей. Проплыть такое расстояние любой викинг мог бы даже с топором за поясом. Даже если каждый пятый доберется до «Северного Змея»…
Не добрался никто. Вихорек и Заря полностью опустошили колчаны, но сложили на дно всех.
Мы потеряли восемь человек. Двоих пленников, которые, впрочем, перестали ими быть, как только взялись за оружие. Пятерых варяжат. Из семи ребят, стоявших с нами в одном строю на палубе, осталось лишь двое: Ануд и Егри. Причем Егри был серьезно ранен.
Восьмым погибшим был Хавгрим Палица.
Хавгриму проломили голову. То есть это была не единственная рана, но остальные для берсерка – пустяки. Не знаю, как так вышло. Мне почему-то казалось, что берсерки в бою – неуязвимы. Был, правда, берсерк, которого завалил я сам. Но тот был, типа, необученный, да и я отдавал себе отчет в том, как мне в тот раз невероятно повезло.
Хавгрим, Хавгрим… Истинную цену человека осознаешь, когда его теряешь. Я даже не подозревал, насколько дорог мне этот свирепый «сын Одина», пока не увидел его лежащим на палубе. Я даже не сразу сообразил, что он мертв.
Воин Одина в постбоевой отключке. Обычное дело. Очнется через сутки.
Вот только Хавгрим уже не очнется. С такими ранами не живут.
Никто не видел, как это случилось. Когда он умирал, вокруг были только враги. Обычное дело для берсерка, когда вокруг только враги. Но обычно гибнут именно враги, а не берсерк.
Хавгрима прислал мне Стенульф. Каменный Волк. Воспитатель воинов Одина. Прислал, чтобы его воспитанник присматривал за мной. Наверное, я тоже должен был за ним присматривать. Я – хёвдинг. Вождь. Я должен видеть всю картину боя. Всю целиком. И понимать, кому нужна помощь. Вот только ростом я не вышел для такого наблюдения. Каждый второй хускарл выше меня на ладонь. А каждый первый – на две. Ни хрена я не вижу ни в строю, ни в рубящейся толпе. Неважный из меня хёвдинг.
Мертвый Хавгрим улыбался. Он был счастлив, умирая.
Не утешало.
– Не горюй, – сказал мне братец, обхватив меня заляпанной кровью ручищей. – Лучшая смерть! Тьёдар сочинит о нем песню, мы будем ее петь и веселиться, а брат наш Палица там, в чертогах Отца, будет слушать нас и радоваться, что битва, в которой он ушел, это победная битва!
Красиво сказал. Они умеют говорить красиво, простые скандинавские убийцы.
– Мне будет его не хватать, – пробормотал я.
– Мне тоже, – согласился Свартхёвди. – Но мы справимся.
– Я рад, что присягнул тебе! – заявил Тьёдар Певец. – С тобой невозможное становится возможным и слова сами льются из уст!
Ну да. Невозможно – это очень точное слово. Моя куцая дружина победила полноценный хирд матерого свейского ярла числом в сто восемнадцать боевых единиц.
– Твоя удача съела удачу нашего ярла, – с грустью признал один из немногих пленников. – Не следовало ему гневить богов и отказываться от объявленного хольмганга с тобой, Ульф-хёвдинг. Боги такого не любят. И они отомстили. Потому-то Бьёрн Асбьёрнсон и умер первым. А мы все уйдем за ним.
Их осталось пятеро. Все с легкими телесными повреждениями, но в рабочем состоянии. Коренные свеи. Хорошие бойцы. Я бы от таких не отказался. Собственно, я и предложил им выбор: идти под мою руку или умереть. Двое предпочли смерть, трое стали моими людьми. Один из них, Льотольв, сын Кноба по прозвищу Кто-то Умрет, и был автором сообщения о съеденной удаче. Опытный головорез с рыжей нечесаной бородищей и грустными глазами убийцы, которому не повезло. Однако как только он понял, что поторопился с выводами, жизнь продолжается, а отправиться на дно с перерезанным горлом прямо сейчас ему не грозит, то сразу повеселел и сообщил, что знает, в каком из бочонков – лучшее пиво. Двое других присягнувших были ему под стать: матерые викинги вроде Гуннара. Вилмар и Торнюр Варгдропи. Два братца с одним общим прозвищем, переводившимся как «отпрыск волка» и означавшим, что их папаша был когда-то объявлен вне закона. Они были не из рода покойного Бьёрна и примкнули к нему в Уппасале. Так что им было все равно, за кого биться. Добыча и сам процесс – вот что их привлекало.
А еще мне достался очень интересный пленник. Причем не мой, а Бьёрна. Мы нашли героя между румами. Связанным. Вернее, уже частично развязавшимся. Звали плененного героя Кёль Длинный. Но о нем – позже.
Похороны погибшим устроили знатные.
Для начала варяжата потребовали тризну. Я был в курсе этого обычая и знал, чем он отличается от скандинавского посмертного праздника. Простые парни-викинги попросту резали тех, кого намеревались уложить на костер в качестве спутников ушедшего героя. Ну, может, и не совсем попросту, а сначала помучив, но без ритуального звона железа. А вот у варягов в чести было что-то вроде гладиаторских боев. С одной стороны – пленник-плохиш, с другой – правильные пацаны, родичи погибшего. Дескать, Перун любит, когда играют железом. Примитивно перерезать жертве горло – это так скучно.