– Пойду Ульфхаму скажу, – Витмид поднялся.
– Эй, может, подождешь, пока взятое на свеях поделите? – придержал его я.
Он теперь мой человек, и я обязан заботиться о его благополучии.
– Так поделили уже, – отмахнулся Витмид и пошел «радовать» своего теперь уже бывшего начальника.
Ну да, кого я учу? По части урвать кусочек любой викинг мне десять очков вперед даст.
А все-таки Медвежонок его развел! Не обиделся бы…
Заря втиснулась рядышком. Ухватила мое пиво, выдула сразу половину чаши. Все, что осталось. Минимум пол-литра. Засмеялась радостно, пихнула меня кулачком. Глаза блестят, губки влажные, щечки розовые. Ах какая девушка! И сдается мне: это не первая порция пива, принятая ею нынешним вечером. А, пофиг! Пир у нас или не пир?
В общем, уснул я совершенно счастливым: сытым и пьяным, не только от пива. Бешеный темперамент у моей воинственной подружки. Прямо-таки испепеляющий. И если обычно из наших любовных игр победителем выходил я, то этой ночью Зарёнка разгромила меня вчистую. Правда, и сама упрыгалась. Вырубилась у меня на плече, слова не договорив.
«Ну разве это не счастье?» – подумал я, проваливаясь в сон следом за ней. И не ведая, каким будет мое довольно-таки скорое пробуждение.
А вышло оно весьма неприятным. Потому что очнулся я от навалившейся на грудь тяжести. И не сладкой тяжести любимой женщины, а изрядного такого веса. Пудов этак в несколько. И пахло от «груза» отнюдь не розами и не сладкой женской кожей, а просто кожей. И железом. И перегаром.
И вонь была далеко не самым скверным аспектом моего пробуждения. В следующую секунду я осознал, что обе мои руки прижаты к ложу, а на горло давит холодное и острое. Нож. И держал его не кто иной, как мой давний знакомый Ульфхам Треска.
Ну да. Моя Удача – в своем репертуаре. Если вы думаете, что все идет превосходно, значит, вы чего-то не заметили. А ведь мог. Дружелюбие дана на пиру показалось мне уже тогда подозрительным. Особенно когда он чашу свою мне пихал.
Сейчас заметить Ульфхама трудно. Особенно если эта туша придавила твои конечности и тычет ножом в кадык.
– Не дергайся и не кричи, – проворчал дан. – Или я тебя сразу убью.
Вот же… А я попал, однако. Чисто конкретно, как говаривал мой знакомый депутат питерского ЗАКСа. Моя правая рука зафиксирована в Ульфхамовой клешне, левая придавлена его же коленом, а второе колено упирается в мою грудную клетку. Понятно, что в этой явно доминирующей позиции Треска чувствовал себя весьма уверенно. А я в своей – нет. Весу в дане раза в полтора побольше, чем в моей бренной тушке. Но я бы еще порыпался, если бы не ножик, упершийся в мое нежное горлышко.
– Мой конунг хочет твоей смерти, – сообщил Треска, обдав меня тошнотворным выхлопом скисшего у него в желудке пива. – А мы с Хрёреком – как вы со Свартхёвди. Моя мать кормила его грудью, мы выросли вместе… – Ульфхам вздохнул. Мне показалось: он по-настоящему опечален. Наверное, так оно и было, иначе он не стал бы рассусоливать: зарезал бы сразу.
– Он приказал меня убить, да? – негромко поинтересовался я.
Негромко, потому что был уверен: кричать бесполезно. Да и не даст Треска мне крикнуть. Ему достаточно чуть нажать – и железо окажется у меня в трахее. Я видел, что викинг пьян: речь немного подтормаживает. Но вскрыть глотку такой, как Ульфхам Треска, способен и мертвецки пьяным. Это у него даже не условный – безусловный рефлекс.
– Хрёрек? Убить тебя? Нет. Не сейчас. – Ульфхам говорил рассеянно. Похоже, параллельно думал о чем-то своем. – Приказывал раньше. Потом передумал, но это потому, что твоя смерть не понравится варягам. А варяги нам нужны. Да, нужны, – он икнул. – Так что ничего он не передумал. Ему нужна твоя смерть. И потому я тебя убью. Без обид, Ульф. Так надо.
Бородатая физиономия дана нависала надо мной, и ее выражение полностью подтверждало обуревавшие хозяина мысли. Ульфхам Треска был абсолютно уверен в своей правоте. Говорят, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. В данном случае процесс пошел дальше языка. К моему горчайшему сожалению.
Что ж, шансы претворить свои планы в жизнь у старины Ульфхама весьма высоки. В этой клетушке нас только двое. Вернее, трое, потому что рядом спит Зарёнка. Крепко спит: я слышу ее ровное дыхание. И хорошо, что спит. Есть надежда, что Ульфхам ее не убьет. Слабенькая, правда. Этому дану убить – как лягушке комара схавать. Но вдруг?
– Зря Рюрик думает, что я выдам его Сигурду, – сказал я. – Я обещал и я – человек слова. Ты знаешь.
– Ничьим обещаниям нельзя верить, если речь идет о Рагнарсонах, – наставительно произнес Ульфхам. – Они умеют спрашивать и получать ответы.
– В таком случае мало убить одного меня.
Я сказал это вслух и тут же сообразил, что прав. А поскольку Треска – не дурак, значит…
Значит, он придумал что-то такое, чтобы никто из моих не вернулся домой. Вот же засада! Это ж такая хитрая и опасная сволочь, этот чертов дан. Одна надежда, что Трувор ему помешает довести дело до конца. Он же поклялся…
– Как не хочется тебя убивать, – вздохнул Ульфхам, обдав меня рвотной вонью. – Будто кто-то за руку держит.
Я промолчал. Он не со мной – сам с собой разговаривал.
– В твоей смерти не будет чести, но Одину такое понравится.
– Тору тоже понравится, Ульфхам, – сказал я. – Ты храбрый и верный человек. Меняешь мою жизнь на свою. Свартхёвди Сваресон наверняка тебя убьет.
– Не меня, – возразил Ульфхам и снова вздохнул. – Он убьет Трувора. Все решат: это Трувор тебя зарезал. Кому же еще, ведь ты отнял у него дочь.