Король на горе - Страница 66

Свартхёвди – у руля. От меня подальше. Я тоже сейчас не рвался общаться с названым братом. Нет, вслух укорять меня он бы не стал, но тут и без слов все понятно.

Рядом со мной встал Бури. Я уже заметил: грести мой азиат не любит. Ну да ладно. Грести и без него есть кому, а вот такого снайпера…

Бури погладил резную поверхность драккарова носа:

– Не слишком искусно, но – с любовью, – проговорил он по-словенски, лаская выпуклые фигурки зверей и человечков. – Иной муж коня любимого так не украшает, как люди Севера свои корабли.

– Да, это так, – я настороженно глянул на мастера-стрелка. – Они – наши кони. Нет, наши драконы. Без них мы – никто.

– Я понимаю, – отозвался Бури. – Как воин в степи – без коня.

– Больше, – не согласился я. – По суше и собственными ногами можно. А морская дорога… Она больше, – добавил я неожиданно сам для себя. – Тут ты или дракон… Или утка.

– Почему тогда ты не хочешь быть драконом? – сделал еще более неожиданный вывод Бури.

Блин! Интересный разговор получается. Хотя, может, и к лучшему. Можно не думать о том, что сейчас происходит на острове. Что ж, я не против поговорить о драконах.

– Я не хочу стать драконом, потому что я видел дракона.

Это только половина правды. Вторая: мне никто и не предлагал – в драконы. Но что да, то да. Ящер, который глядел на меня из глаз Ивара Бескостного… Такое точно не забудешь.

– Дракон страшен, – сказал Бури. Он смотрел не на меня – на воду, испятнанную каплями дождя. – Но таким и должен быть хранитель равновесия, хранитель закона. Что это за закон, перед которым не трепещут?

Под таким углом я на это дело не смотрел. Хотя аккурат в тему моих нынешних мыслей.

– Закона обязательно должны бояться? – спросил я.

– Бояться? – Бури повернулся, глянул остро. – Не бояться, нет. Бояться – мало. Трепетать. Чтить. Ужасаться. Каким же еще должен быть хранитель закона в глазах людей, если даже боги ему подвластны!

– Откуда ты знаешь?

– Стоило бы и тебе знать, танцор-привратник, – усмешка Бури меня пугала. – Дракон почтил тебя малым даром. Думаю, тебе тоже стоит чтить его. И ужасаться. На его силе держится мир.

– Мой франк говорит другое, – мне перестал нравиться наш разговор. Он затрагивал нечто… То, что я не хотел бы трогать.

– Отец Бернар говорит: мир держится на Любви Бога.

Бури засмеялся. Странный смех. Будто пес раскашлялся.

– Мир, который стоит на любви. Очень жестоко.

– Почему?

– Для защиты его придется убить всех, кто хочет другого. Только очень жестокий может позволить показать слабость.

– Любовь – это не слабость, а сила! – возразил я. – Когда я… Когда я танцую свой танец, я, знаешь ли, не испытываю ненависти. Нет! Я очень люблю этот мир!

Очень эмоционально получилось. Я смутился и перевел взгляд на изрезанную береговую линию. Как же здесь красиво! Пожалуй, мне эти берега ближе, чем та сторона Балтийского моря. Может, потому что родина?

Дождь внезапно кончился. Вернее, прекратился. Судя по серому небу, воды там, наверху, еще хватало.

– Уверен, что любишь именно этот мир? – спросил Бури. – Или тот, другой, врата в который отворяет твой меч, когда ты поднимаешься по ступеням танца и никто не смеет коснуться тебя? Ты уверен, что твоя любовь – это не отражение ужаса тех, кто глядит на тебя снизу?

Эк он красиво завернул. Я бы так не смог. Но вопрос понятен.

Я задумался.

Мир, который меня сейчас окружает, я полагал своим. В большей степени, чем тот, в котором я родился.

Однако я считал, что мой Белый Волк, мой Танец и все остальное – тоже часть этого мира. А если нет?

Я оглянулся. Гребцы на румах двигались мерно и мощно.

Медвежонок у кормила правил одной рукой. Во второй – свиной окорок. Вернее, то, что от него осталось.

Брат поймал мой взгляд, швырнул за борт обглоданную кость и показал жестом: убить всех.

Я усмехнулся. Я знал ответ на вопрос Бури. Я люблю этот мир. Именно этот. Эти берега и это небо. Люблю Медвежонка, Вихорька, Стюрмира… Всех тех, кто отдаст за меня жизнь и за кого я готов отдать свою. Люблю Зарю. И еще больше – мою единственную и неповторимую Гудрун. И ее мать. И своих детей. И даже, черт возьми, Ивара Рагнарсона я тоже люблю. Потому что он и есть воплощение этого мира. Мира, который ужасает и восхищает. Пожалуй, я даже своего хитромудрого, так обидно меня кинувшего Хрёрека тоже люблю. И именно потому, что так на него и зол.

Я глянул на Бури. Этот умник довольно ухмылялся. Он не ждал ответа. Потыкал палкой в муравейник и теперь с удовольствием наблюдал за суетой моих встревоженных мыслей.

Этакий азиатский вариант старика Стенульфа, «мастера-наставника» берсерков.

Один из моих приятелей там, в прошлой жизни, говорил, что нуждающийся в учителе непременно его находит. И чаще всего не за тридевять земель, а где-то рядом.

Вот будет забавно, если это Бури.

Хотя вряд ли. Склонен думать, что он – не сенсей, который держит бамбуковую палку. Он – сама палка.

Однако такая палка мне очень-очень пригодится.

Бури глянул вперед, прямо по курсу, и снова обернулся ко мне:

– У тебя верные воины, мой господин. Это хорошо. Вера дает им силу сражаться. И они сражаются.

– Ты это к чему? – спросил я.

И в ту же секунду сообразил, что он имеет в виду, снайпер-стрелок, чьи глаза на порядок зорче моих. Впереди показался остров, запирающий устье Вуоксы. Для меня – просто неясное пятно. Но не для Бури. Крепость, отнятая мной у свеев, еще не пала перед бывшими хозяевами. Мои бойцы держались…

Есть такая веселая игра «Король на горе». Многие ее знают. У нас, в России, правда, она называется немного по другому: «Царь горы». Но суть от этого не меняется. Тем более что в нынешней ситуации «король» более уместен. Цари-кесари – они в далеком Миклагарде. А здесь рулят конунги-короли. Задача вышеназванной игры: силой или хитростью взобраться на горку, занять ее макушку и не давать себя спихнуть, держаться, несмотря на желание остальных игроков занять твое место. Тот, кто на макушке, тот король. Пока не скинут. Однако пока ты в игре, можешь попробовать снова стать королем.